Александр Скиперских: «Ученый должен все время двигаться — нужно захватывать как можно больше пространства и опыта»

В этом учебном году студентам направления «Политология» Пермского кампуса НИУ ВШЭ читает лекции приглашенный профессор Александр Скиперских, приехавший в Вышку из Липецкой области. В сфере его научных интересов — политический дискурс, исследование политического текста, перформанса и традиции сопротивления. Мы побеседовали с Александром Скиперских о Вышке, студентах и научных исследованиях.

В этом учебном году студентам направления «Политология» Пермского кампуса НИУ ВШЭ читает лекции приглашенный профессор Александр Скиперских, приехавший в Вышку из Липецкой области. В сфере его научных интересов — политический дискурс, исследование политического текста, перформанса и традиции сопротивления. Мы побеседовали с Александром Скиперских о Вышке, студентах и научных исследованиях.

— Александр Владимирович, Вы по образованию филолог. Как получилось, что Вы стали политологом?

— Дело в том, что политический процесс всегда был интересен мне. Еще в детстве я выучил все столицы мира, значимые заливы, реки. Всегда испытывал интерес и к политической географии. Мне всякий раз доставляло удовольствие, когда по телевизору, тогда был еще СССР, показывали выступление какого-нибудь временно поверенного в делах СССР, скажем, из Берега Слоновой кости или Верхней Вольты. Лиловые африканцы в белоснежных халатах и расписных тюрбанах меня завораживали. Мне казалось, что политика — это очень интересно и ее изучение должно доставлять удовольствие. Изначально мне был интересен и процесс создания текста как такового, поэтому я получил филологическое образование. Позже я поступил в аспирантуру на политологию – защитил кандидатскую, потом докторскую диссертацию. При этом я не прерываю почвенной связи с филологией.

— Каким образом?

— Те исследования, которые я провожу в настоящий момент, находятся на стыке двух этих важных наук — политологии и филологии, поэтому они получаются по-своему очень оригинальными и неповторимыми. Например, у меня есть политические исследования на основе сказок. Ведь сказка – это сжатая политика, где есть иерархия власти: цари, бояре, вельможи, взаимодействие власти и оппозиции. Вообще власть есть везде, где существует какой-то общественный интерес. Коллеги-исследователи говорят, что мои тексты очень своеобразны, в них чувствуется сильное филологическое начало. Проблемы, которые я разрабатываю в собственных исследованиях, находятся несколько в стороне от традиционных сфер интересов классической политологии, которая делает акцент на исследовании институтов, процессов, переходов. У меня акцент делается на текст.

— Но этот текст политический?

— Да, с одной стороны, политика — это совокупность текстов, которые так или иначе манифестируют законы, публикации, акты. Это и сама речь, то есть риторический дискурс. С другой стороны – это некий моральный мир самого субъекта политики, который где-то вступает в конфликт с политической необходимостью, где-то следует ей. В политике же много языка, речи – отдельно изучаются политический язык, текст, речь. Бывает, что речь запрещают: «зашивают рот нитками», «заклеивают рот скотчем». Есть сопротивление, которое присутствует везде, где есть власть. Это диалектическая оппозиция власти. И сопротивление невозможно без власти, потому как необходимо кому-то противостоять.

— И Вы сейчас проводите исследования, связанные с культурой сопротивления?

— Мне очень интересно, как позиция сопротивления проявляется в современных политических практиках. Почему в России мы имеем один опыт взаимодействия власти и сопротивления, а в других политических дискурсах этот опыт выражается в иных практиках? Отчего зависит разный опыт власти и сопротивления, разный баланс власти? Если в стране много власти, значит, много сопротивления, при этом оно будет маскироваться, прибегать к дискретным формам. Но оно все равно есть. Можно привести такое сравнение: если вокруг темнота, но в этой тьме есть хотя бы маленькая искорка, нельзя говорить о темноте в целом. Этот контекст мне очень интересен. Я сейчас работаю над исследованиями образа протеста в различных культурных традициях. Мне кажется, что русская традиция бунта особая. Она отличается от европейской культурной традиции и практики. И то, что мы имеем в настоящий момент, есть следствие очень долгих мучительных переживаний, выраженных в исторической и политической практике. Это очень долгий и парадоксальный опыт.

— Как он повлиял на современное поколение?

— В России до сих пор очень мощен рабский ген, он передается на уровне поколений:  люди не умеют возразить начальству, не умеют отстаивать свои права, у них очень низкий уровень мобильности, экономической свободы, они привязаны к земле, ведут оседлый образ жизни. Так, люди в южных странах другие – это кочевники. Современный кочевник – человек, у которого нет обязательств перед кем-то. У него достаточно возможностей передвигаться по миру, осваивать территории, транслировать свой опыт в тот культурный продукт, который он из себя вырабатывает. У нас все наоборот: низкая мобильность, оседлое население, очень печальное и затаившее свою тайну на дне глубокого колодца. В России бунт очень долго «бродит» в человеке. Но если он в один прекрасный момент прорывается, то надолго, проходя страшным «красным колесом». Так и в период монархии люди в России были очень сильно унижены. Если бы они не были так задавлены и обделены, чувствуя тотальную несправедливость собственного положения, вряд ли можно было бы рассчитывать на такую массовую мобилизацию. Откуда было взяться такой ненависти в православном, глубоко консервативном государстве? Почему протестная энергия имела такую разрушительную силу?

— Какие еще отличия у русского бунта?

— В европейской философской традиции разделяется бунт и озлобление, у нас же нет. Человек ресентимента — это человек озлобления. Например, у немецкого философа Макса Шелера есть такой пример: хозяин бросает что-то дерзкое своему слуге, а тот ухмыляется и злобу внутри себя копит и терпит. Наоборот, человек бунта – более яростный, электрический, направленный на реформу. Это, например, герои греческих мифов, которые приходили к бунту, необходимости сопротивления через резкую, кардинальную практику. Например, Прометей дарит людям огонь, Тантал – амброзию и нектар. Европейский путь бунта – путь созидательной жертвенности.

— Меняется ли идеология у молодежи?

— Сейчас выросло поколение, которое уже не знает о СССР, но оно еще и не обладает сравнивающим сознанием. Если бы это поколение постоянно передвигалось по миру, видело бы как живут в других странах, выносило бы из этого позитивный или негативный опыт, у него было бы больше уважения или вопросов к своей стране и желания менять что-то. Но только не в виде молодежных парламентов, общественных палат, полностью лояльных к власти. Изменения необходимы «снизу». Они будут выстраданы обществом. Тогда возможно у нас была бы другая ситуация. Но люди традиционно не готовы отстаивать свои права. Вообще демократия нарастает с востока на запад. Россия очень растянута по этой оси, нанизана очень широко и продольно. Нам очень сложно представить какие угодно смыслы как оптимальные из-за такой протяженности России. Они будут искажаться и переосмысливаться с учетом национальных и этнических спецификаций на местах.

— Почему Вы решили сменить регион проживания и выбрали Вышку для преподавания?

— Я считаю, что ученый тоже должен двигаться. Так как ты движешься в своих исследованиях. Невозможно все время заниматься одним и тем же, ведь у дерева не может быть одна ветка. Толстовский дуб прекрасен из-за своих масштабов, когда у него широкая поверхность ствола, сильные ветви, есть густая крона. Так и в моем случае: нужно захватывать как можно больше пространства, опыта, понимать наш мир, видеть разных людей, чувствовать региональные диспропорции, которые в политическом плане достаточно существенные. Но в экономическом плане они не выглядят такими зловещими. Цены в Липецке приблизительно такие же, как и в Перми. Но что касается культурного контекста, он другой, его тоже интересно изучить, поймать рифму — за ней тоже нужно «выходить в лес гулять».

— А студенты Вышки отличаются от студентов других регионов?

— Да, в большинстве своем студенты здесь другие — сильные, мотивированные, это чувствуется. С ними можно вести диалог, ты видишь их глаза, интерес.

— Какие курсы Вы планируете вести?

— Сейчас я провожу научно-исследовательские семинары, где студентам раскрываю тайны механики политических исследований, мы обсуждаем перспективы работы над тем или иным проектом. Чуть позже будут курсы по современной российской политике, методологии политической науки, современной политической философии. На мой взгляд, качество вуза, его уровень определяется как раз количеством таких специальных дисциплин, таких курсов, которые исследователь «привозит» с собой. Предполагается, что это его первенцы, его дети, он понимает их характер. Так и у меня получилось – это новые для меня курсы.

— Как Вы оцениваете развитие политологии в России в целом?

— Конечно, мы отстаем, у нас нет своей основы. Когда нет своего – приходится заимствовать у других, поэтому мы внимаем западному политическому сообществу. Но это вопрос больше честности исследователя и состояния политического процесса в стране. Если  процесс широкий и богатый,  то он провоцирует развитие исследований, а если все сжато, если фактически отсутствуют выборы, адекватные демократическим нормам – где есть соперничество, неожиданный исход, конкуренция политологических команд, то нет и поля для развития. Сейчас у меня нет ощущения, что политология в России находится в «хорошей форме». Подтверждение моих слов – судьба многих политических диссертационных советов в сильных университетах. Но исследователь всегда найдет поле для развития, так и у меня — есть спектр тем и проблем для разработки. 

Биографическая справка: А.В. Скиперских окончил Елецкий государственный педагогический институт. В 2003 году защитил кандидатскую диссертацию в Орловском филиале РАГС, в 2007 году – докторскую диссертацию в Воронежском государственном университете. Автор около 200 публикаций, с сентября 2014 года – профессор кафедры гуманитарных дисциплин НИУ ВШЭ — Пермь.