Торнтон Уайлдер и Филип Рот, Кен Кизи и Михаил Смородинов
Академический руководитель образовательной программы «Иностранные языки и межкультурная коммуникация в бизнесе» НИУ ВШЭ – Пермь Елизавета Смирнова рассказал о любимых книгах в интервью Schola.
академический руководитель образовательной программы «Иностранные языки и межкультурная коммуникация в бизнесе», научный сотрудник Научно-учебной лаборатории учебных корпусов факультета гуманитарных наук, доцент департамента иностранных языков факультета социально-экономических и компьютерных наук пермского кампуса НИУ ВШЭ
Сейчас стало очень модным «жить в моменте». Тут и там видишь наклейки, призывающие: «Carpe Diem!», знаменитости практикуют майндфулнесс, а бизнес-эксперты учат работать в сверхкраткосрочной перспективе. Когда я сталкиваюсь с подобными вещами, мне всегда хочется узнать, преуспели ли адепты данной философии, получилось ли у них остановиться и почувствовать жизнь, что послужило для них толчком к переосмыслению действительности.
В нашем книжном шкафу стояла маленькая книжка в сероватом переплете. На обложке — золотистый липовый листок. Михаил Смородинов «День последнего листа» (1977). Сколько раз я видела этот томик, когда доставала из шкафа другие книги. Но вот однажды дошла очередь и до него. Я училась в университете. Моя мама познакомилась с Михаилом Романовичем в Союзе пермских писателей, где она читала свои стихи. Он предложил ей напечатать несколько в газете «Звезда», в рубрике «Обзор поэтической почты», которую он вел. «Смородинов? Знакомая фамилия… А кто это?» — спросила я. «Один из лучших современных поэтов, у нас есть сборник его стихов, почитай», — сказала мама.
И вот я листаю знакомую книгу. Стихотворения о любви, природе, родном крае… Военная лирика напомнила произведения любимых Константина Симонова и Юлии Друниной: «Хранится у мамы в комоде на память о юности вдов журнальчик, а в нем — все о моде далеких тридцатых годов…», «Мой город не бомбили в ту войну. Он голодом блокадным не был сломлен…», а «Японский этюд» и сегодня заставляет меня плакать:
У девочки слепой из Нагасаки
одна надежда —
ножницы и клей.
Она
из тонкой рисовой бумаги
на ощупь
вырезает журавлей.
Ей верится:
когда рванется к солнцу
ее журавлик тысячный,
тотчас
она от долгой слепоты проснется,
мать и отца
увидит в первый раз.
Но зря
вакцин утраивают дозу.
Бесшумно жалит стронциевый рой.
И падают журавлики, как слезы:
тысяча первый,
тысяча второй…
Но в какой-то момент, перевернув очередную страницу, я замерла. Строки, которые я прочла, поразили меня. Я помню их наизусть, я бережно храню их в своей памяти вместе со стихами Лермонтова, Блока, Ахматовой. Эти сроки словно были написаны лично для меня и обо мне:
То смеемся,
то плачем
и живем — се ля ви! —
накануне удачи,
накануне любви.
И в сумятице буден
верим —
твердо притом! —
что хорошее будет
не сейчас, а потом.
О, неведомый берег!
Запрягаем норд-вест
накануне америк,
накануне чудес.
…А когда вьюга дунет
той последней зимой,
вдруг поймешь:
накануне —
было жизнью самой.
Сколько себя помню, я всегда жила ожиданием чего-то хорошего, чего-то, что должно вот-вот со мной случиться: «вот наступят выходные, и мы…», «вот придет лето, и я…», «вот окончу школу, и тогда…». Это стихотворение стало настоящим откровением. Я вдруг осознала всю глубину и мудрость этих слов. Мне представилась жизнь, утекающая сквозь пальцы, и я сама, спешащая куда-то и не замечающая этого. Вы спросите: «Получается ли у меня сейчас помнить о ценности каждого момента и всегда жить настоящим?» Нет. Но я вспоминаю стихотворение М.Р. Смородинова и стараюсь.