Интервью с известным журналистом-международником Борисом Александровичем Калягиным

Главный редактор газеты «Курс» Екатерина Витман, старший преподаватель кафедры гуманитарных дисциплин Виталий Викторович Мингалев и студент-историк Никита Кочергин в формате личной беседы задали Борису Александровичу несколько вопросов.

Главный редактор газеты «Курс» Екатерина Витман, старший преподаватель кафедры гуманитарных дисциплин Виталий Викторович Мингалев и студент-историк Никита Кочергин в формате личной беседы задали Борису Александровичу несколько вопросов.

Никита Кочергин: Борис Александрович, как прошел Ваш полет?

Борис Калягин: Абсолютно нормально, прекрасные пилоты, очень плавно посадили самолет, все хорошо!

Н.К.: Наш преподаватель проводил для Вас экскурсию по Перми. Как Вам наш город?

Б.К.: Я с удовольствием посмотрел два монастыря: «Спасо-Ипатьевский» и «Спасо-Преображенский». Конечно, горько слушать о том, что творилось в «Спасо-Ипатьевском» монастыре в первые времена Советской власти. Это просто безобразие и, конечно, важно осознавать, что удалось воссоздать такую красоту. Приятно посмотреть на Каму – величественная река. Ряд других достопримечательностей тоже удалось посмотреть. К сожалению, времени было мало (должны были уложиться в 50 минут), но очень любопытно и интересно узнавать об истории строительства ваших заводов, о происхождении названия «Пермь».

Н.К.: Мы знаем, что Вы закончили одно из элитнейших учебных заведений СССР – Институт восточных языков при МГУ, который сейчас называется Институт стран Азии и Африки. Как Вы туда поступили? Откуда появилось решение поступать именно туда?

Б.К.: Честно говоря, это произошло чисто случайно. Я всегда интересовался материалами на международную тему, когда учился в школе. С интересом читал газету «За рубежом», прочитывал ее от корки до корки... И конечно, у меня было желание поступить в институт международных отношений. Но это был 1956 год: XX съезд КПСС, происходили большие перемены, впервые было объявлено о преступлениях Сталина. И тогда было принято решение принимать в институт международных отношений людей уже с каким-то опытом либо после армии... Для школьников делалось исключение, но лишь для тех, у кого экзамены сданы только на «пятерки». А мне поставили за сочинение «четверку»,.. и в список поступивших я не попал. Вернули мне мои документы, но, возвращаясь домой, проходил мимо здания МГУ на Моховой и увидел объявление, что открылся новый институт «Восточных языков»... Был последний день для подачи заявления о поступлении. Поскольку все документы у меня были с собой, я тут же оформил заявление, снова сдавал экзамены, на сей раз вполне успешно. Тогда, в 1956 году, мы все были под впечатлением от знакомства с Индией. Только что состоялся визит Хрущева и Булганина в Индию, потом приехал Джавахарал Неру со своей дочерью Индирой Ганди в нашу страну, состоялся фестиваль индийских фильмов... Поэтому примерно 80% поступающих, включая меня, написали при поступлении о своем желании изучать Индию. И мне это удалось. Учась в институте, я не думал, что буду заниматься журналистикой... На 5-м курсе у нас была запланирована преддипломная зарубежная практика. Меня было решено послать на Цейлон. Я должен был стать первым советским студентом, который бы учился в университете цейлонского города Канди...

Н.К.: Но, по-моему, этого не произошло?

Б.К.: Да, как раз в то время начались столкновения между тамилами и сингалами, по сути, война. И меня переоформили на практику в Делийский университет вместе с моим коллегой по группе. Там мы пробыли один год.

Н.К.: Какое там было отношение к иностранным студентам?

Б.К.: Прекрасное. Для нас проводили отдельные занятия, но жили мы в общежитии вместе с индийскими студентами, вместе питались, привыкали к индийскому климату. В период учебы мы работали переводчиками и нам удалось скопить немного денег на поездку по Индии. Благодаря этой поездки мне удалось еще ближе познакомиться со страной, как бы узнать ее изнутри…

После окончания практики в делийском университете и сдачи уже в Москве государственных экзаменов мне предложили остаться в аспирантуре. За три года я подготовил кандидатскую диссертацию, связанную с жизнью современной Индии, успешно защитил. В МГУ мне предложили место преподавателя на кафедре истории Индии, но сказали, что нужно подождать 2–3 месяца до освобождения должности. А в это время мне мои знакомые подсказали, что на радио «Маяк» нужен специалист по Индии в отдел международных отношений. Поскольку меня всегда интересовала международная журналистика, я решил попробовать свои силы в журналистике. Надеялся набраться опыта, поехать корреспондентом в Индию, собрать там материал для докторской диссертации. Конечно, мои мечты были, как потом оказалось, наивными. В зарубежные страны посылали работать корреспондентов достаточно известных, с большим опытом работы. Но мне повезло, и через 2,5 года работы на «Маяке» меня все-таки отправили в Индию. Мне было 30 лет, и я был самым молодым зарубежным корреспондентом. После пяти с половиной лет работы в Индии, по возвращении домой, мне предложили место заместителя главного редактора программы «Время» и руководителя международного отдела...

Н.К.: Что Вам больше всего запомнилось из периода работы на этой должности?

Б.К.: Конечно, много историй. Я был среди первых корреспондентов, которые попали на освобожденную территорию Бангладеш в декабре 1971 года. Можно сказать, это был мой «звездный час». Ведь тысячи людей ждали вестей из нового образовавшегося государства. Поступила информация, что пакистанская армия капитулировала в Дакке. Но туда было невозможно добраться, и, по сути, там еще велись военные действия. Разруха, разбитые дороги, разбомбленный аэродром – все это была тогдашняя Дакка. Но по счастливому стечению обстоятельств мы долетели до места событий на военном вертолете... Прилетели в то время, когда пакистанская армия капитулировала, но не была еще разоружена: колонны пленных, кругом жертвы. Мы побывали на месте расстрела борцов за свободу ... там на наших глазах взорвалась женщина на мине. Место оказалось заминированным. Десятки людей хотели рассказать о том, что им пришлось пережить. И мы были единственными зарубежными журналистами, находившимися на тот момент в Дакке и имевшими возможность сообщить о происходящих событиях. Конечно, на Родине материалы ждали с нетерпением. Подобных важных эпизодов в жизни было несколько... В 1973 году – первая цветная прямая телевизионная трансляция из Дели о пребывании там руководителей нашей страны. В 1975 году – прямая трансляция о подписания Хельсинкских соглашений... В 1987 году – прямая телевизионная трансляция из Вашингтона о встречах М.С. Горбачева и Р. Рейгана.

Н.К.: Борис Александрович, есть ли какие-то принципиальные отличия между обычным журналистом и журналистом-международником или же все идентично?

Б.К.: По форме журналистика примерно такая же. Используются те же жанры. Отличия скорее по содержанию. Содержание заключается в знании международных вопросов, проблем, истории, традиций той или иной страны. Если ты рассказываешь о каком-то событии, происходящем за рубежом, ты должен знать об этом значительно больше, чем знает обычный человек, в том числе и обычный журналист. Знание тонкостей международных отношений, культурных особенностей другой страны – это специфика журналиста-международника.

Виталий Мингалев: Борис Александрович, насколько сильна среди именно журналистов-международников, скажем так, семейственность? Традиции семьи, когда отец, сын и внук занимаются одним и тем же делом? Или наблюдается обратная тенденция?

Б.К.: Да нет, я такой семейственности не вижу. Есть, правда, отдельные примеры. Например, блестящий журналист «Правды» Борис Стрельников – замечательный очеркист. Написал две очень интересные книги: «Страна за океаном» и «Тысяча миль в поисках души». Его сын Василий работал на радио, вел развлекательные программы. Сейчас на телевидении работает. То есть вроде пошел по пути отца, хотя развлекательное телевидение – это совсем другой жанр. У меня младшая дочь работает на телевидении, а сын занимается совсем другой работой, в банке. Старшая дочь преподает в консерватории. Так что семейственность среди международных журналистов – это скорее исключение, нежели правило.

Н.К.: В целом Вы проработали восемь лет именно на Западе, то есть в США и Великобритании. Расскажите, какое там отношение именно к советскому журналисту. Накладывала ли Холодная война свой отпечаток на взаимоотношения?

Б.К.: Были разные периоды работы. В Великобритании первое отношение – это определенная подозрительность. В каждом из нас видели агента КГБ. Но после какого-то общения возникают уже более приятельские отношения. Однако в целом, когда берешь интервью, посещаешь множество мероприятий, люди держались достаточно напряженно. Знали, что  статус журналиста может использоваться советской разведкой.

А в США, когда произошла демократизация, гласность в СССР, очень у многих был доброжелательный подход. Удивлялись тому, насколько это все неожиданно произошло, расспрашивали, интересовались, выражали свои добрые чувства. Тем более положение экономическое было тяжелое, и в США началась кампания по сбору средств и продовольствия для России. В частности, бывший президент США Ричард Никсон принимал в этом активное участие. И я брал у него интервью. Так что был такой период, когда преобладали доброжелательные отношения. Но все равно мы несколько иные.

Екатерина Витман: Борис Александрович, когда Вы первый раз выезжали за рубеж, какие чувства Вы испытывали? Какая главная сложность для Вас была в психологическом плане?

Борис Калягин: Естественно, я был рад. Конечно, были опасения, как я себя смогу проявить. Все-таки когда занимаешься международной тематикой дома и рядом есть справочный отдел, это намного легче. А когда ты за рубежом, где нет собственной информационной базы, нет коллег, которые находятся рядом и могут подсказать, ты сам должен искать тему, искать возможности самовыражения, находить материал по нужной теме, общаться с людьми.

Большой плюс, кстати, если ты умеешь хорошо водить машину. Я специально обучался в Москве, но еще не мог профессионально, по-настоящему водить. И только находясь в Индии, я уже по-настоящему освоил машину. Без машины корреспондентом работать очень тяжело, особенно телевизионным, да еще в странах Азии. Там слабо развит общественный транспорт, в некоторых городах его вообще нет.

Конечно, когда едешь в первый раз есть определенное беспокойство. Не знаешь, как ты себя проявишь в новой атмосфере, в чужой обстановке, с незнакомыми людьми. Для всего требуется определенный опыт.

Е. В.: После того как Вы прожили так много лет за границей, поменялись ли как-то Ваши взгляды и ценности? Взгляды на Россию, на Советский Союз?

Б.К.: Конечно, ты имеешь шансы познакомиться близко с точкой зрения других стран, других людей. Вот, например, когда я попал в Делийский университет и там увидел, что, в отличие от нас, у них есть свободный доступ в библиотеку к стеллажам с книгами, я первым делом устремился к полке, связанной с Советским Союзом... Первое, что я сразу прочитал от корки до корки, – книга Л.Д. Троцкого «Сталин». Затем закрытый доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС на английском языке. Твое мировоззрение становится шире. Жизнь другого народа, другие обычаи – все это расширяет твой собственный кругозор. Безусловно, на многое меняются взгляды. Начинаешь видеть ту ущербность, которая есть у нас.

Е.В.: Был ли такой момент, в который Вы почувствовали, что действительно правильно выбрали профессию, что вас просто переполняла гордость тем, что вы журналист-международник?

Б.К.: Безусловно, причем неоднократно. Вот, в частности, когда вел репортажи о событиях в Бангладеш, когда стал свидетелем рождения государства – восьмого по числу населения в мире. Запомнились и репортажи из Ольстера. Всегда запоминаются наиболее драматические события. Остается в памяти то, что очень интересно, что-то необычное и что-то драматичное.

Н.К.: Еще один маленький вопрос. Есть ли у Вас любимый писатель? Какую музыку Вы предпочитаете слушать и какое у Вас хобби?

Б.К.: В свободное время я чаще всего читаю. И чем старше становлюсь, тем больше внимания я уделяю какой-нибудь мемуарной литературе, чьим-то воспоминаниям, описаниям. Тем более сейчас выясняется, что мы очень плохо знаем собственную историю. Так вот сложилось еще во времена советской власти, что некоторые вещи были или искажены, или забыты. Конечно, хочется поглубже узнать, что было на самом деле. Вообще, я думаю, нам не хватает настоящего учебника по истории России. А из музыки, классической, я люблю Чайковского и Рахманинова, а вообще – романсы.
Н.К.: Борис Александрович, спасибо за интервью.