Узким слоем: экономист Евгений Гонтмахер об очередном повторении нашей истории и безальтернативности европейского пути

Одним из экспертов Третьей Школы экономического анализа, которая проходила в Перми,  выступил доктор экономических наук, заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений РАН, профессор НИУ ВШЭ, заместитель директора Фонда Кудрина по поддержке гражданских инициатив Евгений Гонтмахер. «Пермская трибуна» поговорила с известным экономистом о специфике реформ в России.

— Евгений Шлемович, какие этапы экономических преобразований можно выделить и на каком из них мы находимся сегодня?

— Буду придерживаться довольно стандартной периодизации, согласно которой в начале 90-х у нас начались радикальные реформы. Но здесь важно подчеркнуть, что они были в первую очередь экономическими. Разумеется, политическая составляющая в них тоже была, и на месте предшествующего советского политического режима появился новый, но оказалось, что политическая система была выстроена неправильно. В итоге возникла ситуация, когда государство и общество одной ногой встали на путь реформ (появление важнейших институтов рыночной экономики: частной собственности, конкуренции, свободного ценообразования и т.д.), а второй нет (политическая составляющая — демократическое устройство, без которой рыночная экономика не может существовать).

В итоге этот период сменился застоем, который начался с конца 90-х. В это время слово «реформы» перестало быть популярно, экономика держалась за счет высоких цен на нефть. Конечно, островки новых рыночных институтов кое-где появились и функционируют по сей день, но всё это замазывалось толстым слоем сырьевой экономики. Никто не ставил вопрос о дальнейших экономических и тем более политических преобразованиях. Сформировался своего рода договор между населением и государством на стабильность и лояльность.

Сейчас мы входим в третий этап, когда предыдущая экономическая модель себя исчерпала и не может дать рост.

 

 Об этом сказал и Владимир Путин на недавнем заседании президиума экономического совета. Тем самым, рассуждая логически, какие-то реформы сейчас всё же должны произойти. То есть от отрицания значимости изменений мы приходим к признанию их необходимости. И сейчас вопрос состоит в том, какие сферы могут быть преобразованы, нужна ли политическая реформа? И, конечно, в каком русле пройдут изменения (либеральное, государственническое и т.д.)?

— Есть ли сегодня некий метасценарий экономических преобразований в России?

— Самым вероятным сценарием здесь является реформа без реформ. То есть имеется риск повтора половинчатых преобразований 90-х годов. И во многом наши нынешние проблемы связаны с незавершенностью изменений в тот период. Сейчас ровно та же ситуация, и власть скорее всего склонится к реформам в экономике без политических преобразований. Но сама жизнь подталкивает к тому, чтобы изменения стали более существенными, потому что цены на нефть, очевидно, не будут высокими уже надолго.

— Одной из самых горячих тем крупных экономических форумов за последнее время было стратегирование. Не кажется ли вам, что разговорами о необходимости принятия экономической стратегии всё и ограничится и снова кулуарно будут приниматься некие ситуативные решения?

— Пока всё к этому и идёт. К тому же все знают судьбу «Стратегии-2020», хотя она и не затрагивала политическую сферу, но так и не был реализована. Сейчас делается попытка разработать новую стратегию, такое поручение дано Алексею Кудрину, под чьим руководством этой работой занимается Центр стратегических разработок. Но будь я на месте Кудрина, то ставил бы вопрос о повсеместном реформировании. Он, собственно, так и предполагает действовать, но не будем забывать о том, что называется политической волей, пойдёт ли на это президент?

Если же власть не станет выставлять «красные флажки», то разработка новой стратегии неизбежно будет направлена и на повышение политической конкуренции, и сменяемость власти. Иначе стратегия снова выльется в некий паллиатив, мертворожденный документ, который не будет иметь никакого значения. В течение 2017 года станет ясно, решится ли на это действующая власть, будем надеяться, что чудеса все-таки иногда случаются.

— На ваш взгляд, в самом обществе уже прошла усталость от экономических реформ 90-х годов, готово ли оно к новой волне преобразований?

— Реформы в России помимо самодержцев инициировал и просвещенный слой, формулировал некие прожекты, а царь выступал в роли арбитра, за которым оставалось последнее слово. Сейчас ситуация похожая, когда есть человек, обладающий абсолютной властью в стране, и некий слой, который пытается ему доказать эффективность тех или иных вариантов преобразований. Всё это на фоне ощущения большинством необходимости преобразований. В этом смысле российская история повторяется в очередной раз.

Общество не имеет в данном случае никакого значения. Но такое отношение со стороны власти характерно для подавляющего числа стран, в том числе и демократических. Это нормально, ведь задача власти и элиты видеть всё в более широком горизонте, нежели рядовые граждане.

Общество всегда ведет себя конформистски, поэтому везде инициатором преобразований является некий узкий слой.

 

 Хотя сейчас в России он, безусловно, стал шире, чем в любой другой период нашей истории. И нынешние 10–15% образованных и креативных граждан хоть и не вовлечены в принятие государственных решений, но всё же тем или иным образом демонстрируют свою позицию.

Опять субъектом и объектом реформ предстоит выступить государству. И мы должны выскочить из многовековой российской канвы, когда реформа сменяется контрреформой. Сейчас снова возникает историческая необходимость, когда мы входим в новую эпоху, где не меняться уже нельзя. И в этой новой общемировой колее нам необходимо комфортно устроиться. Но сделать подобное нужно традиционными методами — через государство и при помощи государства.

— Что за общемировая канва?

— Россия, что бы у нас ни говорили про «особый путь», находится в общемировой экономике. Из этого просто некуда выскочить, разве что на другую планету. Никаких альтернатив существующему мировому порядку нет. В условиях глобализации я не думаю, что даже наше правительство пойдет на закрытие границ. Кстати, в этой связи можно заметить, что сама идея импортозамещения неправильно сформулирована. Она заведомо ложная. Это идея изоляционизма, которая была популярна в начале XIX века в раздробленной тогда Германии. Сейчас же время поиска ниш в мировом разделении труда и глобальном рынке.

Эту общую канву, конечно же, можно назвать прогрессом, который стоит правильно понимать. Прогресс сегодня — это ситуация, когда ВВП уже не имеет значения и развитые страны переходят к иной оценке собственного развития. Для подавляющего большинства жителей этих стран на первое место выходит не столько зарабатывание большого количества денег, а совершенно другие вещи, например саморазвитие, воспитание детей, охрана окружающей среды, участие в общественной деятельности и т.д.

С позиции рядового россиянина пока это кажется дикостью: как можно заниматься общественной деятельностью, когда тебе нужно зарабатывать на кусок хлеба? Но через несколько десятков лет, если мы обустроимся в этой общемировой колее, для нас это тоже станет актуально. Более того, для определенного количества наших граждан это уже первоочередные вопросы.

Мы должны понимать, что сегодня прогресс не измеряется количественно, теперь это качественная категория.

 

Впрочем, нам всё же предстоит сначала наверстать упущенное и приблизиться по качеству жизни к развитым странам, то есть нам еще необходимо нарастить уровень своего ВВП. После чего мы перейдем к качественно иному измерению прогресса. В этом направлении движется весь мир.

— Такое же движение было во время экономических реформ 90-х?

— Да, кстати, тогда мы себя сравнивали вовсе не с развитыми странами, а с государствами Латинской Америки. И если посмотреть на их историю, то мы увидим ту же диктатуру, после которой они переходят к европейской модели развития. Поэтому прогресс, как это ни прискорбно для кого-то звучит, неумолим и тоталитарен. И Россия, несмотря на свое величие, как щепка будет затянута в этот мировой мейнстрим. Вопрос только, какой ценой это будет достигнуто.

— По каким индикаторам у нас можно угадать масштаб и направления изменений?

— Прежде всего, это лица. Во многих странах, в том числе и в России, все новые идеи и прожекты всегда персонифицированы. Стоит нам сказать «Глазьев» или «Кудрин», как сразу вырисовывается очертание возможных преобразований. Я не верю, что в России сейчас появится некий документ, который подготовила анонимная группа экспертов не под какого-то лидера.

— Но у нас в основном в работу берется некая компиляция из разных вариантов?

— Да, в основном делается микст из различных предложений. Это позволяет балансировать между различными группами интересов, но теперь это балансирование лишь усиливает негативные и нивелирует положительные позиции различных интересантов. Сейчас время, когда нужно из нескольких вариантов выбрать один и придерживаться его до конца. Каков этот выбор, станет видно только на возможных поворотах во время ближайших политических событий.

— И чем дальше мы будем падать вниз и отставать, тем более радикальным будет вариант реформ?

— Чем хуже ситуация, тем более радикальные реформы необходимы. Это, конечно, создает большие риски, ведь общество не любит перемены, тем более что в России люди к ним теперь относятся с особой настороженностью, ища дополнительные смыслы и думая, что реформы делаются не для них, а для узкого круга приближенных к власти. Но сейчас для такого решения с политической точки зрения довольно благоприятный момент. В преддверии выборов можно предложить кандидатуру проводника реформ, и тогда это станет простейшей политтехнологией.

— В одном из интервью вы говорили, что резервом для осуществления реформ может стать высокое доверие со стороны населения к Владимиру Путину, как именно он может это использовать?

— Авторитет Владимира Путина может позволить ему успокоить народ и убедить всех в том, что преобразования действительно необходимы, и с людьми не случится ничего плохого, то есть он может выступить не только гарантом конституции, но и реформ. Вот именно в этот момент поведение общества имеет значение. Однако в таком случае ему придется поставить на кон свою репутацию. Готов на это президент или нет, я не знаю. В каком-то смысле это сделал Михаил Горбачев, совершенно точно так поступил Борис Ельцин.

Всегда есть политики и те, кто продвигает конкретные изменения. Это люди, готовые на забвение

 

Стоит понимать, что программа реформ — это не что-то запечатленное в граните. В ходе их реализации вполне могут быть тактические отступления от намеченных планов. Но властям всегда стоит придерживаться целей преобразований. Если вы решились ехать из пункта А в пункт Б, то нужно в любом случае это сделать, а маршрут может меняться.

— Но реформу, скорее всего, будет производить не тот или иной политик, а специально выдвинутая фигура, как было в случае с Гайдаром?

— Всегда есть политики и те, кто продвигает конкретные изменения. Это люди, готовые на забвение. Хотя, может, по прошествии длительного времени по отношению к ним наступит некая трезвость. Даже реформаторы времён Александра II весьма противоречиво оценивались при жизни, а сейчас они воспринимаются как люди, искренне переживавшие за судьбу России. Я думаю, история довольно поздно ставит правильные акценты, и, конечно, на такую судьбу нужно решиться.

— А ориентиром для преобразований сегодня для нас является…

— Европа с ее принципами демократии и рыночной экономики.

— То есть мы часть Европы и никаких больше вопросов?

— Конечно, несмотря на все проблемы европейского сообщества, мир делится на Европу и всё остальное. Даже в Китае местные эксперты говорят, что лет через 50 они станут либеральной демократией, ориентированной на европейские ценности. Разумеется, в стране с официальной коммунистической идеологией этого никто не скажет публично, но стоит приехать в Шанхай или любой другой китайский крупный город, посмотреть, как живут там молодые люди, и будет сложно заметить отличия от европейских столиц.

Поэтому говорить о каком-то особом пути уже не приходится, его давно нет, это исторический тупик. Нам просто нужно перетерпеть и дожить до того момента, когда два-три поколения побытуют в условиях комфортной жизни, где нет давления со стороны государства, неисполнения законов, но есть ощущение, что ты хозяин собственной жизни. И вот, когда для большинства подобное станет само собой разумеющимся, например, как для нас сейчас скоростной интернет, то это станет ресурсом не только для изменений, но уже и для стабилизации преобразований, обеспечит необратимость реформ.

И государство сейчас должно создать условия для того, чтобы люди отвечали за себя. Пока у нас сохраняется некий запас прочности, предполагающий не самую большую радикальность реформ, и это время нужно использовать на их подготовку.

— Но запроса на реформы со стороны общества пока всё же нет?

— Он отсутствует, общество всегда пытается довольствоваться малым.

— Варианты стратегии станут конкуренцией среди проектов будущего?

— Скорее проектов транзита.

— Транзита к какой-то страновой модели?

— Нет, это будет транзит европейских ценностей в существующую постсоветскую модель, установившуюся на территории современной России. Думаю, эта конструкция охватит также Белоруссию, Украину и бывшие советские кавказские республики, возможно, Казахстан. По сути, это переход от постсоветского авторитаризма и неудач первой волны рыночных преобразований к попытке реванша за них. При этом стоит дать максимальную свободу, прежде всего малому и среднему бизнесу. В этом заключается содержательный радикализм преобразований, своего рода экономический шок. А в политике это демократизация, точнее, децентрализация власти. Особого внимания заслуживает и социальная сфера, которая и призвана обеспечить повышение качества жизни.

Источник: http://tribunaperm.ru/2016/06/06/uzkim-sloem-ekonomist-evgenij-gontmaher-ob-ocherednom-povtorenii-nashej-istorii-i-bezalternativnosti-evropejskogo-puti/