Реформаторский культ: историк Евгений Анисимов о привычке к реформам в России

Профессор НИУ ВШЭ, доктор исторических наук, автор книг «Александр Первый: pro et contra», «Петр Великий: личность и реформы», «Императорская Россия» Евгений Анисимов недавно приезжал в Пермь и принимал участие в открытой дискуссии «Могла ли Клио передумать?», организованной Пермским кампусом НИУ ВШЭ. В интервью «Пермской трибуне» профессор рассказал о том, кто, что и как реформирует в России. 

— Евгений Викторович, если попытаться обозначить универсальную модель преобразований в России, то что служило поводом для их начала?

— Всем очевидно, что реформы начинаются тогда, когда общество доходит до дна. Показателем этого в эпоху петровских преобразований стала битва на Нарве в 1700 году. После нее началась реформа армии, потянувшая за собой создание промышленности. Да, правильно замечают, что она была крепостнической (например, в середине XVIII века выяснилось, что 96%, работающих на уральских заводах являются крепостными и только 4% — свободными (в основном иностранные мастера). Но Петр действовал в стране, где не было свободных рук, рынка, университетов, то есть он работал с тем, что было на тот момент. Следующей катастрофой была Крымская война. Она также выявила все провалы государственной политики.

— То есть любая реформа всегда начинается с важнейших государственных институтов в виде армии и госаппарата?

— Более того, реформы и предназначены для совершенствования государства, с помощью преобразований которого предполагается изменение и всего остального. Вообще все реформы направлены на обслуживание армии, а затем двора. При этом армия в России всегда предназначалась не столько для обороны страны, сколько для расширения империи. Посмотрите, все наши великие полководцы (Румянцев, Суворов, Ушаков, Макаров и др.) ни капли крови не пролили при защите государства. Они расширяли империю, а между тем враг дважды стоял у ворот Москвы, а однажды даже вошёл в нее. Получается весьма своеобразная ситуация, когда реформы напрямую не направлены на совершенствование общества, а предназначены для развития империи. Еще Солженицын отметил: «как тяжелы жернова империи, которые тащит российский народ». Напомню, что маршрут одной из первых российских железных дорог был Красноводск — Ашхабад. Почему? — наметилось движение в Индию, навстречу англичанам. А концепция империи сводится к тому, чтобы соседи нас боялись.

Петр Великий сформулировал здесь ключевую формулу — пускать реформы с русским обычаем, то есть отбрасывать из европейского опыта всё, что не относится к специфике России.

 

— Справедливо в этой связи утверждать, что реформы в России начинаются тогда, когда происходит становление империи?

— В общем, да. И тогда мы можем говорить о реформах начиная с Ивана Грозного, когда преобразования сочетались с завоеванием Казанского и Астраханского ханства, изобретением новых форм вооруженных сил (стрелецкие войска) и т.п. В этом смысле реформы, в первую очередь, нужны власти и государству. Европейские порядки, которые вводил Петр, также были направлены на усиление армии и государства, но всё это неизбежно имело более широкое применение. В частности, преобразованное дворянство буквально через пять лет после смерти Петра пыталось ограничить самодержавную власть, то есть у этого слоя за довольно короткий период сформировалась некая самооценка. Несомненно, петровская эпоха стала сильным потрясением для общества, но и в значительной степени усовершенствовала его.

— Можно сказать, что вовлеченность самого общества в реформы становится тем выше, чем более массовой становится российская армия?

— Совершенно верно. Более того, армейская организация зачастую выступала образцом для всего госуправления. Известно о двадцати редакциях Адмиралтейского регламента Петром I и приказе применять его во всех государственных учреждениях, исключив лишь то, что относится непосредственно к флоту. В этом смысле модернизация в России главным образом основывалась на развитии армии. Но эффект порой был довольно неожиданный. Уже с XVIII века огромное число людей в нашей стране пребывали в общеевропейском контексте. И новости из Европы были и российскими новостями, чего не было раньше.

— Однако в общеевропейское пространство мы вошли вслед за армией? 

— Если говорить образно, то на корабле, где шкипером был Петр I. При этом он со своими реформами до сих пор удовлетворяет всех. К нему всегда хорошо относились западники (потому что он открыл «окно в Европу»), технократы (за колоссальный перенос знания в Россию и ее просвещение) и патриоты (за расширение империи и создание страны, которую действительно боялись соседи).

— Как обычно происходил выбор варианта проекта реформ? Всегда ли были альтернативы, из которых власти предстояло сделать выбор?

— Петр Великий сформулировал здесь ключевую формулу — пускать реформы с русским обычаем, то есть отбрасывать из европейского опыта всё, что не относится к специфике России. В частности, из преобразований государственного устройства им исключались два момента: самоуправление и парламентаризм. Но внедрялась бюрократическая система, считавшаяся тогда самой передовой.

Что касается Великих реформ Александра II, то здесь ситуация была иной. Дело в том, что преобразования у нас инициируются не прожектёрами или журналистами, а молодыми, жаждущими власти чиновниками, которые, зная несовершенство работы госаппарата и общества в целом, начинают продуцировать различные варианты модернизации. И здесь можно отметить любопытные эпизоды, связанные с Александром II. В Михайловском дворце великая княгиня Елена Павловна организовывала «вечерники», на которые приходил и император. Он не мог принять молодых чиновников и молодых профессоров в Зимнем дворце просто потому, что у них не могло быть туда доступа, но возможность общаться с ними была в Михайловском. Здесь ему вручались различные проекты преобразований, а их авторы рассказывали о функционировании государства, но во время своих докладов они понимали, что монарх знает гораздо больше, чем им хотелось ему сообщить.

Могу сказать, что для истории России вполне можно обозначить такую формулу — прогресс через насилие. 

 

Кстати, реформы Александра II были самыми продуманными в том плане, что в них закладывалось постепенное освоение обществом идей реформирования и их необходимости, то есть общество в определённом смысле «разогревалось». Особый акцент делался на главной проблеме — крепостном праве. По сути, реформы Александра II предполагали новое структурирование общества, которое шло в русле западноевропейского развития. Но катастрофа, случившаяся 1 марта 1881 года, когда террористы убили императора, в корне изменила ситуацию. При этом народовольцы не хотели захватить власть, а намеревались добиться преобразований в России. Но Александр тоже шел в этом же направлении, в результате в воздухе словно столкнулись два самолета, а в России преобразования застыли вплоть до цусимской катастрофы, после которой началась их новая волна.

— Всегда ли главным реформатором в России является государь?

— К сожалению, да. Если взять Петра, то это были реформы ненависти. Он не хотел старой Москвы, в которой пережил тяжелое детство и юношество. Но для проведения реформ не обязательно брить бороды. На примере Японии это хорошо видно, где современность сочетается с традициями. Но для Петра были некие символы старого государства, которые он хотел уничтожить. Екатерина II пришла к власти, увлеченная взглядами французских просветителей и с желанием привнести в Россию идею законности, что всегда казалось у нас недостижимым. Но сначала нужно было дать свободу купцам и дворянам, что она и реализовывала. Александр II был, пожалуй, единственным из монархов подготовленным к престолу и наиболее последовательным реформатором. В основном же именно катастрофы, подобные крымской, заставляли государей пойти на преобразования. В этом смысле воля самодержца в России всегда была ключевым фактором при проведении реформ, а иногда и его капризом.

— Насколько для России характерна законность и преемственность реформ?

— Эта проблема хорошо видна на примере Александра I, который хотел прийти к власти и создать парламентский строй. Но остановился на полпути. Хотя идеи Сперанского были ему очень симпатичны, но в ближайшем окружении его спрашивали: а кто станет у власти в таком случае — проходимцы в лице бывшего фаворита Екатерины II Зубова? Императора убедили, что при наличии парламента он сам попадет в капкан, а рассчитывать на то, что дворяне, имеющие, скажем, по 10 тыс. крепостных крестьян, добровольно их отпустят, и вовсе не приходится.

Что касается законности, то все русские реформаторы мало с ней считались. Могу сказать, что для истории России вполне можно обозначить такую формулу — прогресс через насилие. Петр жаловался, что ему приходилось, словно малых детей, заставлять людей учиться, но когда они заканчивали обучение, то благодарили его. Лидер, которой ведет всех за собой и всё решает за других, постоянно высвечивается на протяжении нашей истории. Это касается не только монархов, но и, например, таких реформаторов, как Витте.

При этом реформы в России, на мой взгляд, возможны только сверху. Потому что преобразования снизу в нашем случае — это «пугачевщина». То есть для российского общества характерно понимание свободы как права ничего не делать, тогда как свобода налагает на человека куда больше ответственности, чем рабство. И весь XVIII и XIX века прошли у нас в борьбе реформаторов с инертностью общества.

— И чем инертнее общество, тем радикальнее реформаторы?

— Да, пожалуй. Петровские реформы подтверждают это наиболее ярко.

— Если попытаться оценить готовность общества к преобразованиям, то была ли она существенной в какой-то период?

— Общество, как правило, не проявляло готовности к реформам, но с удовольствием пользовалось их плодами. Это хорошо видно на всех этапах нашей истории. К примеру, люди петровской эпохи просили, чтобы бороды, которые были у них срезаны по указке императора, положили им в гроб. Но их дети, вдохнувшие воздух Запада, уже не желали и вспоминать об этом. В целом люди не хотят преобразований. Они согласны на них лишь на том уровне, на котором им это кажется наиболее безопасным. Например, борьба с коррупцией, которая задевает всё общество. Однако большинство готово заплатить сотруднику ГИБДД, чтобы тот не составлял протокол о нарушении правил. Конечно, общество эволюционирует, но всё же человеческая природа ленива.

Участь реформаторов всегда печальна, это судьба одиночки.

 

— Почему в таком случае реформы в России всегда заканчиваются контрреформами? Как раз из-за того, что государство сталкивается с индифферентностью общества или ужасается от плодов этих преобразований?

— Власть, устанавливающаяся после реформатора, всегда учитывает настроения общества, и за свою карьеру я убедился, что в обществе накапливается усталость от преобразований. После начала изучения истории Китая, а она охватывает огромный временной интервал, я отчётливо увидел, как после 300-летного господства одной династии к власти приходит молодой император, созывающий разных учёных мужей для обсуждения необходимых преобразований, осуществляет их, а потом начинает интересоваться женщинами или чем-то другим, более нейтральным относительно политики. Или же всех реформаторов начинают притеснять, вешать, убивать. А после них наступает эпоха «застоя», во время которой нельзя уже и поминать про изменения прошлого. И тогда с севера приходят маньчжуры и разбивают это государство, или же появляется новый реформатор, и весь этот цикл повторяется снова и снова. Наша история короче, поэтому мы представляем себе это не так ясно.

— Говорят, что революция пожирает своих детей. С реформаторами всегда происходит то же самое?

— В общем, да. Участь реформаторов всегда печальна, это судьба одиночки. Ведь многие не понимают смысла преобразований или попросту не желают их наступления. Егор Гайдар заметил, что он является реформатором-самоубийцей, понимая, что после преобразований 90-х у него нет будущего. Поэтому для того, чтобы осуществлять реформы, необходимо мужество и пренебрежение к человеку.

— Отношение к нему как к материалу?

— Да, как к кирпичам, но из которого всё же строится будущее.

— Период реформ когда-нибудь заканчивался в истории России?

— Думаю, в XXI веке уже сложно уместить всё в логику реформ и контрреформ. Хотя нечто общее на протяжении истории у нас прослеживается. Повторюсь, Пётр предложил взять на Западе всё самое лучшее и отбросить то, что нам не нужно, начиная с него мы и пытаемся это делать.

Сложно сказать, как будут происходить преобразования в эпоху интернета из утюга, когда для того, чтобы собрать людей, не нужно расклеивать тысячи объявлений и плакатов. И мы не можем предвидеть того, что будет даже в ближайшие годы. Но сегодня образовался многочисленный слой людей, не зависящих от государства. И когда общество находится в движении, то зачастую преобразования проходят незаметно для власти или при слабом влиянии с ее стороны. Реформы тем самым уходят в глубину. Власть сейчас может и не желать изменений, но они неизбежны. И в данный момент вопрос лишь в том, готово ли наше общество жить по принципам государств, достигших успеха.

— Кто в России выигрывает от реформ?

— Сложный вопрос. Скорее, в конце концов выигрывают все, в той или иной степени. По крайней мере, вреда от отсутствия преобразований бывает больше. Реформы — это всегда свежий воздух, открытая форточка. Да, можно простудиться.

— Можно ли действительно управлять реформами, или это всегда ввергает страну в легкий хаос?

— Ни одна программа реформ не была осуществлена. И по мере формирования новой реальности появляются точки неопределённости, и в какой-то момент выбор того или иного пути определяет уже не реформатор, а само общество, но это не исключает, что выбранный путь окажется губительным для него.

Вообще история реформ в России представляет собой очень интересный срез жизни нашего общества. Более того, после преобразований Петра I было неприлично говорить о том, что мы не модернизируем государство. То есть пребывание в состоянии реформирования является привычным для нас. Однако по опыту 90-х годов XX века мы хорошо знаем, что это довольно болезненное для общества состояние. Бывали моменты, когда весной я доставал плащ, из карманов которого вытряхивал деньги, уже вышедшие из употребления.

Источник:http://tribunaperm.ru/2016/05/23/reformatorskij-kult-istorik-evgenij-anisimov-o-privychke-k-reformam-v-rossii/