• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Мария Юдкевич: «Концепция высшего образования меняется в последнее десятилетие»

Во время визита в пермскую Вышку проректора НИУ ВШЭ Марии Юдкевич обсуждались изменения в академической и кадровой политике Высшей школы экономики. В интервью для нашего сайта Мария Марковна рассказала о том, как сегодня трансформируется концепция высшего образования, что происходит в академической среде и на что направлены преобразования в НИУ ВШЭ.

Во время визита в пермскую Вышку проректора НИУ ВШЭ Марии Юдкевич обсуждались изменения в академической и кадровой политике Высшей школы экономики. В интервью для нашего сайта Мария Марковна рассказала о том, как сегодня трансформируется концепция высшего образования, что происходит в академической среде и на что направлены преобразования в НИУ ВШЭ.

— Мария Марковна, как меняется российская академическая среда?

— Начну с того, что академическая среда в разных странах устроена очень по-разному с точки зрения управления наукой. Российская система больше напоминает французскую и в основном отличается от общепринятой — англосаксонской модели. В чем именно? У нас уже давно существует разрыв между академическим и университетским сектором.  С одной стороны, университетский сектор, представленный вузами. Их основная задача – производство кадров. Это не означает, что в университете не могут заниматься исследованиями, но жизнь сконцентрирована вокруг образовательной функции. С другой стороны, академический сектор – научно-исследовательские институты, которые входят в состав Российской академии наук. В них, наоборот, нет образовательной функции (за исключением подготовки аспирантов), а только исследовательская. Возникает такая  дуальная система.

— В чем минусы этой системы?

— Понимаете, она приводит к тому, что даже лучшее образование у нас во многом отделено от науки. Привлечь молодых людей в науку можно, если их будут обучать те, кто сам занимается исследованиями, а не просто воспроизводством знаний. Если ты слушаешь лекции человека, который сам полчаса назад вышел из лаборатории, ты не просто слушаешь рассказ методолога, а сам можешь прикоснуться к науке. Это очень важный процесс, который нельзя ничем заменить. Можно долго рассуждать, почему в России не так. Одно из моих предположений: причина отчасти кроется в плановой экономике. В Советском союзе существовал госзаказ и распределение выпускников в вузе. Таким образом, было известно, что по определенной специальности подготовлено N человек, они будут направлены в M городов. Для плановой экономики это очень удобно. Советского союза давно не существует, но рудименты этой системы мы наблюдаем и сегодня во многих вещах.

— В каких?

— Прежде всего это то, что студенты поступают на определенную специальность. Это одна из уникальных характеристик образовательной системы России. В европейской системе высшего образования молодые люди, как правило, сначала поступают в вуз, а потом¸ во время обучения, понимают, какую специализацию они хотят выбрать. Но в советской системе не было смысла предоставлять человеку выбор. Производство решало, что ему нужно, и под этот заказ строились учебные курсы в вузах. У нас, конечно, давно нет госзаказа, но рудименты настолько проникли в систему, что их сложно убрать, даже если они действуют деструктивно.

— Почему?

— Смотрите, существуют разные механизмы координации взаимодействия агентов в экономике: можно взаимодействовать через рынок (механизм цены) или в рамках распределительной системы, когда рыночные системы подавляются решениями агентов. И невозможно — раз и отменить одну систему, чтобы заработала другая. Нельзя просто сказать, что мы отменили плановую систему, нужно создать условия для рыночной экономики.

— Получается, университет сегодня не должен давать профессию?

— Концепция высшего образования меняется в последнее десятилетие. Понятие «работать по специальности» становится очень зыбким. Например, вы закончили факультет бизнес-информатики и идете работать управленцем в компанию, которая разрабатывает корпоративные системы. Это по специальности или нет? От вузов сейчас, конечно, ожидается иное. Но в этом вопросе нет консенсуса. Некоторые специалисты считают, что вузы трансформируются очень сильно за счет того, что  появляется онлайн-обучение и другие образовательные модели, а также происходит массовизация высшего образования. В Китае 10–15 лет назад высшее образование получали 15% жителей, сейчас их число выросло в несколько раз и продолжает увеличиваться. И это не просто больше людей, получающих высшее образование, это совершенно другие люди: с иной мотивацией, культурным капиталом... Вузам приходится подстраиваться под эту ситуацию. Некоторая часть экспертов считает, что университет – пример практически единственной организации, остающейся в целом неизменной со времени возникновения, то есть со Средневековья. Эволюция университета не была столь значительной, как,  например, переход от мануфактуры к заводу. Я, скорее, за эту точку зрения. Есть ощущение, что родовые признаки университета остаются неизменными.

— И характерны для вузов любой страны?

— В целом, да. Все равно это личностный контакт преподавателя и ученика, это передача знаний во взаимодействии. Именно поэтому студенты должны соприкасаться с личностью исследователя, а не только с результатами его трудов. Они должны видеть, как рождается знание.

— Что меняет в работе вузов массовизация высшего образования?

— Прежде всего университет вынужден выстраивать другие системы мотивации, иначе организовать внутривузовское пространство. Массовизация сказывается и на работе преподавателей. Когда университет был элитным учреждением, куда поступали 5% лучшей молодежи страны, это была одна ситуация. Сегодня это уже более 50% молодежи, но этот вариант не тождественен тому, что мы 5 умножили на 10. Это гораздо менее мотивированные молодые люди, с меньшими начальными знаниями, способные выучить меньше. Соответственно, меняется стратегия преподавателя-исследователя. Поэтому многие говорят про работу в научно-исследовательских институтах, что она избавлена от преподавательской рутины, здесь занимаются наукой. Но это не совсем правильная позиция: без воспроизводства экономического сообщества, без вклада в следующее поколение ничего не будет, не будет движения.

— Что для этого нужно сделать вузам?

— Сейчас идут дебаты по поводу академического инбридинга – нужно ли внутри вуза «выращивать» будущих преподавателей, брать на работу собственных выпускников? Если преподаватель видит талантливого студента, он его привлекает к научным проектам, потом тот поступает в аспирантуру, остается в своем вузе работать и заниматься научной деятельностью — это одна модель.  Она характерна для наших вузов. Существует другая модель, она ближе многим западным системам. Университет обучает студентов, а потом в некоторых случаях насильственно выталкивает, чтобы они шли работать в другие вузы. Таким образом, происходит перемешивание идей, традиций, знаний и т.д. Какая модель лучше и почему у нас развита первая модель? Нужны или не нужны нам академические рынки? На этот вопрос нет единого ответа. Для того чтобы работали определенные механизмы, должен быть развит рынок. Если его нет, то можно сколько угодно рассуждать — ничего не изменится. 

— Как создать академический рынок?

— Вузы должны думать еще и о том, как менять среду вокруг вуза. Мы, как любая некоммерческая организация, сильнее зависим от окружения вокруг, чем нам кажется. Университет все время должен доказывать свою легитимность и думать, как он может своими действиями влиять на окружающую среду. Например, городские семинары по экономическому моделированию в Перми  – это инвестиции в создание общей площадки, перемешивание идей, выработка единых стандартов и единого языка между вузами.

— Может ли государство создать рыночные механизмы в академической среде?

— У государства очень ограниченные возможности по содержательному дублированию вовне, оно может ориентироваться только на какие-то формальные критерии. Но их применение, особенно в науке, может быть, условно говоря, вредным. Например, можно установить требование не принимать на работу человека, у которого нет статьи длиной в N страниц. Формальное требование? Да. Но содержательные критерии могут быть разработаны только внутри академического сообщества. Поэтому либо само сообщество готово вырабатывать внутри себя механизмы селекции – выталкивания слабых и поддерживание сильных, либо оно получит сверху государственный механизм, который будет применять формальные методы. Одна из проблем реформы РАН – с одной стороны, государство видит, что оно финансирует что-то лишнее. С другой стороны, нет механизма, позволяющего аккуратно отделить лишнее и создать другие стимулы для развития рынка, а академическое сообщество не участвует в этом процессе. К примеру, в Америке существуют системы профессиональных ассоциаций, они добровольные, но вузы при этом прикладывают все усилия, чтобы пройти в них сертификацию.

— Готово ли государство передать эту функцию академическому сообществу?

— Не надо рассматривать государство как какой-то ограничитель. Если в академической сфере все будет хорошо, то не будет и необходимости реформ. В чем сейчас проблема? Институты РАН получают бюджет от государства, но пока он не очень зависит от результата. Поэтому формируется глобальная монополия. Оценить эффективность институтов не получается, образовать рынок борьбы за эти ресурсы — тоже. Государство старается сейчас создать конкуренцию в научных исследованиях. Но систему серьезной грантовой поддержки не выстроишь за один день: должна быть экспертиза, огромное доверие со стороны государства, экспертов, людей, в этом участвующих. Пока остаются большие вопросы к тому, как распределяются крупные национальные гранты.  Приведу пример формирования системы грантовой поддержки американских исследовательских университетов середины 20-го века. Тогда огромный оборонный заказ стал источником финансирования и развития университетов. Но это не было финансирование под конкретный прикладной проект, это была поддержка фундаментальных исследований, из которых получились прикладные следствия. И это, с точки зрения последствий, не то же самое, что финансировать  прикладные проекты.  Это вещь, которую нужно аккуратно защищать от коррупции, создавать культуру независимой экспертизы.

— Изменения в академической и кадровой политике в Высшей школе экономики связаны с этими тенденциями?

— Мы сейчас в университете движемся к тому, что называем единым контрактом. Он подразумевает, что человек занимается тремя основными вещами: преподавание, исследование, академическое самоуправление. Это то, в чем профессор понимает лучше администрации. Есть множество решений, которые вполне можно передать академическому сообществу.

— Профессоров, которые занимаются только исследовательской деятельностью, в Вышке не будет?

— Не совсем так. Предполагается, что любой академический работник всегда будет интегрирован с другим сектором университета. Это не значит, что у исследователя возникнет преподавательская нагрузка в виде лекций и семинаров, но он будет связан с образовательным процессом за счет работы со студентами, аспирантами, проектной работы, будет вести научно-исследовательские семинары и т.д.

— Как будет формироваться научная комиссия в кампусах Высшей школы экономики?

— Основная идея – каждый будет заниматься тем, что ему близко, в чем он может найти точку приложения своих усилий. Важно, чтобы научная комиссия была сбалансирована, представляла разные части университета. В комиссию в основном будут входить академические сотрудники. Администрация будет обеспечивать рамки их работы, а решения будут принимать  преподаватели и исследователи.